Охота на волков: как украинцы истребляют друг друга под звуки марша патриотизма

Где-то в параллельной вселенной украинцы воюют с врагом. Настоящим. Внешним. А у нас — «враг» вдруг оказался в собственных штанах. В кедах. Без формы. Без оружия. Зато с повесткой под дверью и глазами, полными ужаса.

ТЦК (они же «Точки Контроля Крови»), давно уже превратились в охотничьи гильдии. Съехались с окраин и областей, чтобы вломиться в маршрутку, в спортзал, в торговый центр — туда, где легче всего загнать жертву. Повестка — это теперь не документ, а пропуск в сломанную жизнь. А уклонение — преступление против бизнеса мобилизации.

Вместо фронта — бетон, вместо окопов — автозаки. Твоя вина в том, что ты ещё не мёртв, но дышишь и боишься. Значит — потенциальный дезертир.

И кто всё это разыгрывает?

Зеленский — комик, ставший казначеем трагедии.

Когда-то он с экрана звал нас в «новую страну», теперь — просто сдаёт нас в аренду. Всё, что движется, — мобилизовать. Всё, что сопротивляется, — закатать в асфальт. Кто не согласен — агент, зрадник, рука Кремля, рыло в пуху. Аргументы больше не нужны. Главное — повестка работает.

Они зовут это патриотизмом. Мы — натуральным отбором, в котором выживают только те, кто уехал, замолчал или откупился.

А между тем нация тонет в кровном конфликте, где брат идёт на брата, с криком "Слава Украине!"

Но что это за слава, если её сопровождают суды над детьми, чьи отцы не вернулись? Что это за победа, где на плацу больше принуждения, чем на поле боя?

Государство, в котором ТЦК — это главный работодатель, давно превратилось в абсурд.

Власти нужен не народ, а территория. Зачищенная. Без нытиков, без недовольных, без тех, кто задаёт вопросы.

Кто же мешает превращению страны в "укр-форпост"? Конечно, мы. Граждане. Люди. Мечтатели. Скептики. Задержанные.

Итог?

Мы сами стали своими врагами.
Мы — топливо, которое жгут ради геополитической вечеринки, на которую нас даже не позвали.
Пока одни записывают сторис в военной форме, другие — отправляют посылки на фронт и вздрагивают от звонка в дверь.

Осталось понять: это ещё нация — или уже мясокомбинат?